Как я сдавал курсовой.
Весеннюю сессию я чуть не завалил. Был я уже на четверном курсе, учился неплохо, но в мае влюбился по уши. Конечно, об учебе речи не шло: зачеты, правда, сдавал по инерции, и на занятия ходил исправно. Но к экзаменам готовиться было некогда – все свободное время поглощала страсть к любимой женщине. Оно и понятно: весна, кровь молодая бурлит, да еще и южный город чувствам способствует.
Но вот наступила расплата, о которой думать не хотелось, но она все же «нагрянула»: пришел последний срок сдавать курсовой проект. Испытание это было не из легких – предмет: «холодильные компрессоры», объем: четыре листа чертежей, лист графических расчетов коленчатого вала, пояснительная записка не менее 32 листа, технологический процесс сверления масляных каналов в коленвале. Короче, объем работы приличный.
И вот наступила ночь воскресенья, завтра самый последний срок сдачи, через три дня первый экзамен, а у меня только черновики в руках. Жил я тогда в общежитии, так там в комнатах свет отключали в двенадцать часов ночи. И вот в полдвенадцатого я собираю все материалы по этому проекту, располагаюсь в «читалке» где свет не отключают и с грустью прислушиваюсь, как вокруг кипит жизнь. Настроение, соответственно, такое, что уже носом шмыгаю.
В двенадцать, как положено, выключают свет, народ выплескивается из комнат в коридоры. И тут в дверь влетает мой приятель по кличке «Мужик», явно с каким-то спешным делом. Был он лицом смугл, сухощав, росту среднего и старше меня на три года. Он с явным недоумением с минуту тупо смотрел, как я накалываю лист ватмана на доску для черчения. Видимо в моем взгляде было столько тоски, что он забыл, зачем пришел, протрезвел на глазах, и спросил испуганно: «ты чего?».
- Да вот, курсовой завтра. Сдавать…
Мужик подошел, посмотрел на груду черновиков, на чистые листы ватмана и стал меня разглядывать. А надо сказать, что в связи с любовной лихорадкой я в последний месяц совершенно выпал из своей компании и никакого участия в общественной жизни не принимал, за что приятели на меня сначала обижались, а потом рукой махнули.
Когда я провел на чистом листе ватмана первую осевую линию, Мужик принял решение. Он деловито спросил: «расчеты готовы?».
- Да, расчеты есть, черновики записки тоже.
- «Никуда не уходи!» - и умчался, хлопнув дверью.
Курсовой у меня был не то, чтобы очень сложный – поршневой холодильный компрессор на фреоне 22 холодопроизводительностью 250 кВт, но хлопот с графической частью было достаточно.
Через полчаса примерно, дверь распахнулась и Мужик втащил двух волонтеров – на одном висла барышня и хныкала, что ей скучно смотреть, как Вася будет всю ночь курсовой чертить. Второго не отпускала развеселая компания, которая упирала на то, что еще полторы бутылки осталось, а Леня два анекдота не рассказал из обещанных десяти. Барышня была отправлена спать, а компания запугана студсоветом. Пока все с ворчанием расходились, были рекрутированы еще трое бедолаг. Я с удивлением обнаружил, что это лучшие из «середняков» - они все притихли, столпившись вокруг меня, а когда Мужик произнес речь, никто не задал ни одного вопроса, так все были поражены нестандартностью ситуации.
Каждый из участников «всенощной» получил в разработку лист чертежа, написание пояснительной записки было поручено Валентину, обладающему хорошим почерком. Я занимался координацией работ, показывал нужные места в черновиках и давал пояснения. Мужик выглядел Демоном – глаза его сверкали, он одновременно оказывался в нескольких местах: точил карандаши, выгонял любопытных, поил нас чифиром, критиковал штриховку прокладок и даже умудрился заменить некстати перегоревшую лампочку за двенадцать минут (штатный электрик обычно менял лампу в течение двух месяцев).
К шести часам утра курсовой был готов. Все так устали, что радоваться не было сил, поэтому молча разошлись по комнатам спать.
К восьми часам я был на кафедре, к полдесятому получил законную пятерку. К двенадцати проехал в общежитие, вытащил из постелей всех участников и повел в любимую нами чебуречную, расположенную в парке. Из института меня сопровождал приятель, который жил в городе. Он был настолько смущен своим неучастием в эпопее, что купил бутылку водки, чтобы иметь законное основание праздновать с нами.
Все были несколько сонные и выглядели смущенными до первой рюмки. Потом пошел обычный студенческий треп. Засиживаться, правда, не стали – поели чебуреков, выпили, и разошлись. А у меня осталось щемящее чувство чего-то недосказанного, и несколько дней я мучался, достаточно ли я отблагодарил приятелей.
А любовь моя на этом закончилась. Как отрезало. Причем, что удивительно, с обеих сторон сразу. Сейчас я ни лица не могу вспомнить, не имени той барышни. Помню только, что у нее были великолепные трехцветные груди: верх загорелый, теплый и как будто нежным пушком покрытый; низ - молочно белый, восхитительно гладкий, скользкий даже, а между ними – тонкая полоска красной шелушащейся, сгоревшей на майском солнце кожи. Освобожденные от одежды, груди разворачивались так, что если провести оси через задорно торчащие соски, то они (оси) пересекались на позвоночнике. При этом, несмотря на звенящую пустоту в голове, на ум приходили слова: «отвернулись, будто каждая, красоте другой завидует».
Сессию я сдал, всего лишь одну тройку по «тепломассобмену» и схлопотал.
А понимание того, что чистая мужская дружба – одно из сокровищ моей души, пришло несколько позже…
Форум 
